black_marya (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
black_marya) wrote2010-08-15 01:04 am
black_marya) wrote2010-08-15 01:04 am
Осколки Имаджики
В соответствии с фундаментальным учением Плутеро Квексоса, самого знаменитого драматурга Второго Доминиона, в любом художественном произведении, сколь бы ни был честолюбив его замысел и глубока его тема, найдется место лишь для трех действующих лиц. Для миротворца – между двумя воюющими королями, для соблазнителя или ребенка – между двумя любящими супругами. Для духа утробы – между близнецами. Для Смерти – между влюбленными. Разумеется, в драме может промелькнуть множество действующих лиц, вплоть до нескольких тысяч, но все они не более чем призраки, помощники или – в редких случаях – отражения трех подлинных, обладающих свободной волей существ, вокруг которых вертится повествование. Но и эта основная троица не сохраняется в неприкосновенности – во всяком случае, так он учил. С развитием сюжета три превращается в два, два – в единицу, и в конце концов сцена остается пустой.
Так начинается "Имаджика" Клайва Баркера... и на протяжении романа, то те же самые, то новые, будут возникать и распадаться эти треугольники. Зеркальные отражения или иллюзии, симметрия или единство противоположностей. Живая геометрия романа вскоре уже не будет поддаваться определению. Великий сюжет, история миров и богов... история, которая пожирает своих героев. И в конце концов сцена остается пустой.
Роман противоречивый, но все же сплавляющий воедино и искореженные тела, и тайные знания, и молитвы, и воспоминания, и беспамятство, и детские песенки...
...и страшные сказки на ночь:
– Я хочу, чтобы ты запомнил, дитя мое. Давным давно жила была женщина, и звали ее Низи Нирвана. И отправилась она в город злодейств и беззаконий, где ни один дух не был добрым, и ни одно тело – целым. И там ее очень очень сильно обидели...
– И кто ее так обидел?
– Я же сказала тебе, дитя мое, – мужчина.
– Но какой мужчина?
– Имя его не имеет значения. Важно другое – ей удалось убежать от него и вернуться в свой родной город. И там она решила, что должна обратить во благо то зло, что ей причинили. И знаешь, что было этим благом?
– Нет, мама.
– Это был маленький ребеночек. Прекрасный маленький ребеночек. Она его безумно любила, а через какое то время он подрос, и она знала, что скоро он должен будет покинуть ее, и тогда она сказала: прежде чем ты уйдешь, я хочу рассказать тебе одну историю. И знаешь, что это была за история? Я хочу, чтобы ты запомнил, дитя мое.
– Скажи.
– Жила была женщина, и звали ее Низи Нирвана. И отправилась она в город злодейств и беззаконий...
Многие из их собеседников, уже знавших, что дверь, ведущая в тайну, наконец то распахнулась, собирались посетить Пятый и интересовались, какие подарки захватить им с собой в Доминион, который и так полон чудесами до краев. Когда задавался подобный вопрос, Миляга, обычно препоручавший вести разговоры Понедельнику, неизменно брал слово и говорил:
Берите с собой свои семейные истории. Берите стихотворения. Берите шутки. Берите колыбельные.
И хотя многое чуждо мне в этом лабиринте образов и смыслов... в него не только вплетены библейские мотивы, частью переосмысленные, что меня обычно отпугивает... но в "Имаджике" звучит эта вдохновенная заповедь:
Рекомендовать "Имаджику" кому-нибудь, да в русском переводе, я поостерегусь. Но книга великая, и я непременно ее перечитаю.
Роман противоречивый, но все же сплавляющий воедино и искореженные тела, и тайные знания, и молитвы, и воспоминания, и беспамятство, и детские песенки...
Сартори Маэстро
Считал, как известно,
Что сделан он не из обычного теста.
Любил он котов
И собак не стращал
И леди в лягушек порой превращал.
Но вы не слыхали о новом позоре:
Узнают все вскоре,
Что начал Сартори
Шить теплые шляпы из меха крысят.
Но это совсем уж другая история...
Считал, как известно,
Что сделан он не из обычного теста.
Любил он котов
И собак не стращал
И леди в лягушек порой превращал.
Но вы не слыхали о новом позоре:
Узнают все вскоре,
Что начал Сартори
Шить теплые шляпы из меха крысят.
Но это совсем уж другая история...
...и страшные сказки на ночь:
– Я хочу, чтобы ты запомнил, дитя мое. Давным давно жила была женщина, и звали ее Низи Нирвана. И отправилась она в город злодейств и беззаконий, где ни один дух не был добрым, и ни одно тело – целым. И там ее очень очень сильно обидели...
– И кто ее так обидел?
– Я же сказала тебе, дитя мое, – мужчина.
– Но какой мужчина?
– Имя его не имеет значения. Важно другое – ей удалось убежать от него и вернуться в свой родной город. И там она решила, что должна обратить во благо то зло, что ей причинили. И знаешь, что было этим благом?
– Нет, мама.
– Это был маленький ребеночек. Прекрасный маленький ребеночек. Она его безумно любила, а через какое то время он подрос, и она знала, что скоро он должен будет покинуть ее, и тогда она сказала: прежде чем ты уйдешь, я хочу рассказать тебе одну историю. И знаешь, что это была за история? Я хочу, чтобы ты запомнил, дитя мое.
– Скажи.
– Жила была женщина, и звали ее Низи Нирвана. И отправилась она в город злодейств и беззаконий...
...и эротику, и смерть...
Невероятно, даже этот чудовищный сплав остается одним из светлейших воспоминаний о книге, одним из тех мест, которые хочется перечитывать... Невероятно... я боюсь, что, вырванная из контекста, искаженная переводом, эта сцена покажется скорее чудовищной, чем прекрасной... но она прекрасна, как само стремление жить:
Желание было теперь его единственной защитой от преждевременной смерти. Он мысленно обратился к маленьким подробностям, которые всегда возбуждали его эротическое воображение: задняя часть шеи, с которой убраны волосы; язык, который медленно облизывает сухие губы; взгляды; прикосновения; вольности. Но Танатос схватил Эроса за горло. Ужас прогнал все следы возбуждения. Как мог он сосредоточиться на мысли о сексе достаточно долго, чтобы повлиять на Пая, когда либо пламя, либо могила ожидали его в самом недалеком будущем? Ни к тому, ни к другому он не был готов. Первое было слишком горячим, второе – слишком холодным; первое – слишком ярким, второе – слишком темным. Он мечтал об одном – нескольких неделях, днях, даже часах – он был бы благодарен даже за часы, которые ему позволили бы провести между двумя этими полюсами. Там, где была плоть; там, где была любовь. Уже зная о том, что мысли о смерти непреодолимы, он попытался разыграть последний гамбит: включить их в ткань своих сексуальных фантазий.
Пламя? Ну что ж, пусть это будет жар тела мистифа, когда он прижимался к нему. Пусть холодом будет пот, выступивший у него на спине, пока они трахались. Пусть темнота станет ночью, которая скрывала их излишества, а пылание погребального костра – жаром их совместной лихорадки. Он почувствовал, что фокус начинает удаваться. Почему смерть не может быть эротична? И пусть они полопаются и сгниют вместе, разве не может их последнее растворение научить их новым способам любви? Слой за слоем будет сползать с них; их соки и костный мозг будут сливаться воедино, до тех пор, пока они окончательно не превратятся в одно целое.
Пламя? Ну что ж, пусть это будет жар тела мистифа, когда он прижимался к нему. Пусть холодом будет пот, выступивший у него на спине, пока они трахались. Пусть темнота станет ночью, которая скрывала их излишества, а пылание погребального костра – жаром их совместной лихорадки. Он почувствовал, что фокус начинает удаваться. Почему смерть не может быть эротична? И пусть они полопаются и сгниют вместе, разве не может их последнее растворение научить их новым способам любви? Слой за слоем будет сползать с них; их соки и костный мозг будут сливаться воедино, до тех пор, пока они окончательно не превратятся в одно целое.
... и теологию, и смерть богов, и предательство, и самопожертвование, и рабство, и любовь, и, конечно, примирение...
В этой книге ничто не пропадает, все прорастает и приносит плоды. Даже простые человеческие истории:
В этой книге ничто не пропадает, все прорастает и приносит плоды. Даже простые человеческие истории:
Многие из их собеседников, уже знавших, что дверь, ведущая в тайну, наконец то распахнулась, собирались посетить Пятый и интересовались, какие подарки захватить им с собой в Доминион, который и так полон чудесами до краев. Когда задавался подобный вопрос, Миляга, обычно препоручавший вести разговоры Понедельнику, неизменно брал слово и говорил:
Берите с собой свои семейные истории. Берите стихотворения. Берите шутки. Берите колыбельные.
И хотя многое чуждо мне в этом лабиринте образов и смыслов... в него не только вплетены библейские мотивы, частью переосмысленные, что меня обычно отпугивает... но в "Имаджике" звучит эта вдохновенная заповедь:
Помни, что все, чему ты будешь учиться, уже является частью тебя, вплоть до Самого Божества. Не изучай ничего, кроме того, что в глубине души уже знаешь. Не поклоняйся ничему, кроме своего Подлинного «Я». И не бойся ничего, если только ты уверен в том, что Враг не сумел тайно овладеть твоей волей и не сделал тебя своей главной надеждой на исцеление. Ибо то, что творит зло, всегда страдает.
Увы... перевод слишком витиеват и неточен. Так это звучит по-английски : Study nothing except in the knowledge that you already knew it. Worship nothing except in adoration of your true self. And fear nothing except in the certainty that you are your enemy's begetter and its only hope of healing.Рекомендовать "Имаджику" кому-нибудь, да в русском переводе, я поостерегусь. Но книга великая, и я непременно ее перечитаю.