black_marya

Этим танце-мультиком хотелось поделиться и просто так, но особенно почитав комментарии:( Read more... )

Не собиралась я анализировать, почему мне таким скучным показался "Облачный атлас", но подвернулись мне в сети эти две картинки, и все стало так очевидно! Ну не люблю я назидательности, особенно когда она маскируется в большой объем текста и всяческие красивости... потому как вдвойне обидно, что я еще не так мудра, как старик Толкиен, и не всегда могу распознать аллегорию сразу.

Роман Джейми О'Нила, как хорошее вино, я долго выдерживала на полке. Этот густой язык сложен для восприятия: дублинский слэнг, внутренний монолог героев, склонность автора скорее к аллюзиям на реалии, чем прямому описанию.

But it’s odd the way these things go: it’s not the reader you need to convince, but yourself. When I was sure I was comfortable with some aspect – street furniture for instance – I was happy to write nothing about it. After all, who walks along a street noticing the postbox? The danger of too much period detail is that your characters drown in it: the universality of emotions is lost, and your book becomes merely an historical fiction. But I needed to be sure I knew enough, in order to leave most of it out.

И все же буквально с первого же абзаца терпким послевкусием остается почти стихотворный ритм прозы:

Grey morning dulled the bay. Banks of clouds, Howth just one more bank, rolled to sea, where other Howths grumbled to greet them. Swollen spumeless tide. Heads that bobbed like floating gulls and gulls that floating bobbed like heads. Two heads. At swim, two boys...

- чувство влюбленности в родные места, а речь героев удивительно ярко вычерчивает характеры.
For me, the sounds of words, their rhythm in a phrase, can advance a plot, reveal a character, as readily as the dullest meaning.
Думаю, если перечитать, будет только вкуснее.

Роман, конечно, исторический, уже потому что он посвящен Ирландии 1915-1916 годов, периода, полного подспудной жизнью. И все же он не исторический - в нем практически нет исторической перспективы, зато равновесно с большими событиями, очень жизненно, нас занимают, на первый взгляд, незначительные, частные происшествия, разговоры, обещания, мечты. Море. Острова. Знаки.

И в общем-то близкая мне идея того, что любовь к отчизне, и в том числе стремление отстоять ее самостояние с оружием в руках, вырастает из таких частностей, как улыбка любимого человека, или воскресное утро, проведенное за плаванием. Пожалуй, только, слишком уж явно прописанная в концовке романа.

(The whole notion is that two boys, in their friendship and their love, would discover their own country - a country, in the end, that would be worthy of their fighting for it).

И, конечно же, его нужно бы перечитать, и перечитать со словарем, что я, конечно, заленюсь сделать - читать роман нужно так же, как он писался и задумывался:

Ten years I worked at that hospital, the ten years it took to write At Swim. Like a good lover, that novel provoked me, angered me, it left me despairing at times – but it never bored me, the writing of it. I loved the research, learning new words, new facts, learning how to research even (seven years before I hit upon a newspaper library!) Much of writing, of course, is avoiding the page, and research can become the surest form of pencil-sharpening.
Then again, I have a love for words.  I remember my delight in finding the word ‘tarse’ – the OED defines it as ‘penis’ and records its last outing in the 1700s. A fool loses his readers in arcane words, but the formulation ‘by arse or by tarse’ was too good to let pass.

Ursula K. Le Guin
( ... )
In her retelling, Byatt puts the story to two uses: one is to make it parallel a child's experience of war; the other, to make it a parable of the uncontrolled human behaviour that is destroying life on Earth. Though the story is powerful enough to carry a very heavy load of interpretation, this double use of it is not, I think, entirely successful.

( ... )
Courageously, Byatt gives us much of the Norse cosmogony in terms of what science - geology, oceanography, biology - has told us about the origins and complexity of Earth and life. Yggdrasil, the World-Tree of the myth, is shown as the growing web of life itself: a grand metaphor that reveals the richness hidden in the spare language of science. But the language of myth is also spare. Byatt expands it into torrents of lush and dazzling prose. The pace is that of film, rushing through marvels. Though I miss the austerity that leaves visualisation to the imagination of the reader, this insistent brilliance might be just the thing to catch readers used to being shown everything in colour.

To compare the doomward behaviour of the Norse gods with the dire direction of modern civilisation is almost inevitable. We are Odin who half-blinded himself to win his wisdom; we are Loki the shape-shifter and mischief-maker who does stupid things simply because he can; we are the warmakers who will never make peace, the greedy near-immortals who think they can feast off golden plates forever and never pay the price. Fenris the Wolf howls at the edge of our world, and we do not listen.( Read more... )

Постмодернисткий роман, в котором контексты и образы прочитываются на 100% - это совершенно непередаваемое ощущение. Странное. Видна и вся творческая кухня писателя, и вся изнанка романа, словно вышивка с изнаночной стороны, мгновенно прочитываются имена и тайные смыслы. Отдельно странно, что знакомая и любимая с детства сказка о Марье Моревне рассказывается на английском языке... И та радость новизны, которую Катерина Валенте вкладывает в обыденные вещи - клейстер, банки, горчичники, маринованные огурчики... конечно же, водку и икру...  Насыщенность простыми и понятными вещами, описанными с таким восторгом и энциклопедической точностью, выводит повествование на грань анекдотического... Впрочем, когда экспозиция, вводящая столь любовно в столь знакомый контекст, завершается, вышивка становится гуще, фантазия - безудержнее, и сказка становится полнокровной и живой. Уже не старательно русской, а запредельной. Контекст затмевается новым видением и новыми смыслами. И город Кощея, и его смерть по-настоящему живые. Как и сам Кощей. Если не прочтете роман, не поверите, каким трогательно, мучительно живым и притягательным...

Ой, я, кажется, поняла, почему не люблю богословие и философию, но так люблю романы, играющие в богословие и философию... Буджолд, Баркера, Толкиена, Ле Гуин, Валенте, "Мост короля Людовика Святого", Моэма... Религия в художественной литературе всегда глубоко личная, переосмысленная. Я верю, что она и должна быть такой, личной, а не универсальной.

Эко взялся здесь за фундаментальную критику постмодернизма, литературного направления и философии, сделавшего имя ему самому. На первый взгляд шестой роман 79-летнего писателя повторяет его прежние достижения. Как и в «Маятнике Фуко», основа интриги — параллельная история (только на место тамплиеров подставлены евреи); как и в «Имени розы», сюжет крутится вокруг мифического текста; как и в «Острове накануне», герой тщетно пытается проникнуть во вчерашний день; как и в «Таинственном пламени царицы Лоаны», он сражается с амнезией; как и в «Баудолино», судьба фиктивного фантазера вписана в подлинную хронику. Основные козыри Эко — отличное чувство юмора и впечатляющая эрудиция — тоже при нем. Существенное отличие новой книги от всех прежних в том, с какой ошеломляющей трезвостью писатель демонстрирует и разоблачает механизмы литературной спекуляции, на глазах превращая то, что нам казалось Историей, в глобальный мираж. Эко хоронит иллюзии одну за другой, и понемногу обретает смысл безнадежно-саркастический заголовок его книги.

23 года назад в «Маятнике Фуко» Эко, как ему казалось, забил последние гвозди в гроб теорий заговора: он показал, как опасны игры разума, порождающие чудовищ пострашнее тех, что происходят из снов. Однако и упоительность этих игр автору была очевидна. С тех пор религиозный фундаментализм стал главной головной болью человечества, Дэн Браун вышел в самые популярные писатели всех времен и народов, давно предсказанное «новое Средневековье» наконец-то наступило. Именно в этот момент медиевист Эко перестал погружаться в средневековые фантазмы, обратив взгляд на современность, — и дал ответ на важнейший вопрос, будоражащий мир в течение последнего полувека: если прогресс действительно существует, то как одни люди смогли организовать, а другие допустить Холокост? В поисках этого ответа писатель проводит впечатляющий сеанс психоанализа современного человека — недаром среди героев книги фигурирует некий доктор Фройд (путая правописание фамилий, теряющий память рассказчик получает моральное право на отступления от исторической правды).

Фантомы на страницах «Пражского кладбища» оживают, обретая плоть, реальность под их напором скукоживается и тает, будто шагреневая кожа. В романе об антисемитизме нет ни единого еврея, даже эпизодического. Только вымышленные враги, позволяющие человеку пестовать собственную слепоту и не замечать собственных пороков и слабостей. Выходит, Гегель ошибался: трагическая история не повторяется как фарс. Дело обстоит гораздо хуже: она всегда являлась фарсом — и именно потому никогда не перестанет быть трагедией.

www.novayagazeta.ru/data/2011/065/28.html

Как здорово в детстве было с папой ходить за водой! Он всегда рассказывал чудесные байки... Эта, кажется, именно байка:

Dear Mr. Clements,

As far as we know, there is no truth to this story. Edison did not have this device at either his West Orange lab or nearby home, Glenmont. Nor have I ever heard of this at his Menlo Park lab. I am less certain about his winter home in Fort Myers, Florida, but you might want to contact them to verify. The winter home is run as a museum by the city of Fort Myers.

Sincerely,
Leonard DeGraaf
Archivist
Edison National Historic Site
National Park Service

Но я все рано ее нежно люблю и, кажется, не я одна. Легенда гласит, что у Томаса Эдисона к входной калитке был присоединен водяной насос для колодца. Гостей к нему ходило много, и все недоумевали, почему у великого изобретателя такая дурацкая, туго открывающаяся калитка.

Началом и предысторией этого события занимались многие, и среди них – один из самых блестящих умов современности – знаменитый итальянский писатель и культуролог Умберто Эко.

( Read more... )